Бой у острова Сухо ---------------------------- Мы начинаем публикацию отрывков из воспоминаний о Великой Отечественной войне, написанных Иваном Константиновичем Гусевым (1905–1966). Рукопись нам любезно предоставили члены его семьи, проживающие на территории Сенного округа. С самого начала войны Иван Константинович служил на одном из кронштадтских фортов артиллеристом. Но летом 1942 года он был назначен командиром батареи и отправлен в штаб Ладожской военной флотилии, располагавшийся в Новой Ладоге. Гусеву предстояло стать комендантом острова Сухо, имевшего стратегически важное значение для защиты проходившей по Ладожскому озеру Дороге жизни. ---------------------------- Утром 16 июля 1942 года я явился в штаб, где меня принял начальник штаба. Он задал мне несколько вопросов о моем прошлом и спросил, знаю ли я, куда назначен. Я ответил, что знаю только, что назначен командиром батареи, а где находится эта батарея – не знаю. Тогда начальник штаба подвел меня к карте и показал точку, которая находилась почти в центре Ладожского озера, – это был остров Сухо – туда-то и назначили меня командиром батареи. Я поинтересовался, в каком состоянии батарея, и получил ответ, что батарея – это я и она должна быть установлена в течение 30 дней. Начальник штаба подробно объяснил мне, с чего надо начать работать. Стало понятно, что на острове Сухо нет ни техники, ни людей и придется самостоятельно укомплектовывать личный состав и строить батарею. Как мне потом сообщили, остров Сухо был искусственно возведен в конце XIX века, и на нем лишь воздвигнут маяк. Опыта в строительстве у меня не было: до этого я лишь прослушал лекцию «Как строить временные батареи», подробно ее записал, и это оказалось очень полезным в моей дальнейшей работе. На второй день после беседы с начальником штаба мне представили двух командиров взводов. Оба в возрасте 20 лет и только что окончили трехмесячные курсы – ни опыта, ни практики не имели и командирами не были. Распределив обязанности, я дал указания, кто и чем будет заниматься, и мы прибыли в полуэкипаж для отбора личного состава на батарею. Людей в полуэкипаже находилось много: были среди них моряки надводных и подводных кораблей, береговые батарейцы, морские пехотинцы, просто армейцы. Все они хотели скорее попасть в действующую часть, быстрее громить ненавистного врага, и когда я стал беседовать о задачах, которые возлагались на батарею: охранять единственный путь, соединяющий осажденный Ленинград с Большой землей, по которому идет груз для Ленинградского фронта и голодающих ленинградцев, – и о том, что надо строить батарею на острове Сухо, многие отказывались. Говорили, что опять надо будет сидеть и ждать, а боевых действий не будет. Всё же удалось сагитировать трех командиров орудий. Тогда стало намного легче подбирать остальной личный состав, охотнее к нам шли комендоры, наводчики, дальномерщики, пулеметчики, прожектористы и другие необходимые специалисты – коки, хлебопеки... Вооружившись документами на получение продуктов, хозяйственного инвентаря, посуды, а также шанцевого инструмента, я принялся за дело. Нам была выделена баржа. В нее мы начали грузить всё, что было необходимо, в том числе и строительный лес, так как мне сообщили, что на Сухо ничего нет. Внутренне я этому не верил: поскольку место называлось островом, то я полагал, что там должно быть что-нибудь. Однако соглашался с тем, что мне говорили, и считал, что нужно придерживаться пословицы «Запас карман не тянет». И вот настал момент: мы отправились с баржей к месту нашей дислокации. Вышли из Волховской губы в открытое озеро, и примерно через час я увидел маяк на Сухо. Когда подошли к острову, я вышел и в течение двух-трех минут обошел его весь. На нем не только растительности – даже земли не было, сплошные остроугольные каменные глыбы. Вся площадь острова составляла 90 на 100 метров. Вот здесь-то и нужно было нам построить батарею. Всего на остров с нашей группой прибыло около сорока человек. Первоочередной задачей стало размещение личного состава. Пригодным для жилья было только маячное помещение, состоявшее из трех комнат общей площадью 45–50 кв. м. Одна из них была занята личным составом острова, обслуживающим маяк (восемь человек). В двух других разместили комсостав батареи. Для рядового и старшинского состава остались чердачное помещение маячного здания, баня и дровяной сарай. Кроме того, надо было изыскать помещения для продовольственного склада, камбуза, пекарни. Всё это давалось с большим трудом и делалось фактически в полевых условиях. Кое-как устроившись, мы немедленно переключились на строительство батареи. Работа была исключительно трудоемкой и шла крайне медленно из-за каменных глыб (некоторые достигали 1,5–2 тонн), которые нужно было отбрасывать, чтобы создавать котлованы для орудий. Личный состав работал по 10–12 и более часов в сутки – пока было светло. Начал прибывать остальной личный состав батареи. Работа пошла веселее: приступили к сооружению пулеметных и огневых точек, стали строить казематы, погреба, землянки. Крайне трудно было с материалами для стройки. Зачастую приходилось ездить на сушу в тыл в инженерный отдел, отдел боепитания – выбивать нужные материалы для батареи. Кроме того, их доставка на остров была совмещена с трудностями: то нет буксира, то нет баржи. Да и выгрузка шла вручную – ни крана, ни лебедки. Тем не менее приказ командования был выполнен, и орудия батареи дали пробный залп 19 сентября. Это был поистине праздник всего нашего гарнизона. Теперь надо было думать об устройстве жилья для личного состава, так как стояла осень, наступали холода и жить в чердачных помещениях было уже нельзя. Опять требовались рытье котлованов и трудоемкая работа по выборке камней. Но строить из чего? Была попытка доставить нам лес плотами, но она не увенчалась успехом: буксир вел несколько плотов из Новой Ладоги, но на полпути к Сухо разыгрался шторм, плоты полностью растрепало, и буксир притащил к острову всего несколько бревен. Учитывая этот печальный случай, такой попытки больше не делалось. А стройматериалы нужны были как воздух. «Не бывать бы счастью, да несчастье помогло» – говорит русская пословица. В один из очередных штормов к нашему острову стало прибивать где-то сорванные бревна. Была объявлена аварийная тревога, и личному составу удалось затащить на острове значительное количество круглого леса, которого потом нам хватило на все постройки. Наряду с этой работой личный состав осваивал технику, орудийные расчеты усиленно тренировались на станке заряжения. Стрелки и пулеметчики сооружали огневые точки, изучали устройство ручной гранаты, винтовки, автомата, пулемета. На острове нас противник не беспокоил, и мы жили мирной жизнью, готовясь к отражению возможных вражеских налетов. Несмотря на загруженность в работе и боевые тренировки, личный состав в островных условиях всё же начинал скучать, почта к нам приходила раз в неделю, а из-за погоды иногда задерживалась и до двух недель. Иногда наши радисты принимали сообщения советского информбюро – но и оно, как правило, нас не радовало, а больше угнетало, так как в нем сообщалось только об отступлении наших войск. К нам на остров продовольственный отдел доставил целую баржу продуктов, которых хватило бы до июня 1943 года. Разгрузили всё, уложили на заранее приготовленные места – усиленно готовились к зиме. Чтобы жилые помещения были теплее и не было сквозняков, надо было привезти землю для обваловки стен наших землянок (а по сути – каменок). Вечер 21 октября 1942 года был похож на все предыдущие вечера, мимо нас проходили караваны судов, а юго-восточнее острова – кабельтовых в 40–45 – встал дозорный корабль, тоже и северо-восточнее, как будто ничего плохого не предвещало. -------------------------------- Продолжение. Начало в No 4 (126) -------------------------------- Наступило утро 22 октября 1942 года. Густой туман окутал остров. Вокруг стояла зловещая тишина. Личный состав готовился к завтраку. Я спустился на берег бухты помыться, в это время вахтенный сигнальщик доложил, что по южному фарватеру идет караван судов в Новую Ладогу, однако из-за плохой видимости установить их принадлежность не удалось. Так как по фарватеру, а особенно в ночное время, ежедневно проходили наши корабли, то я ограничился приказанием усилить наблюдение. Вскоре в нескольких метрах от берега разорвался снаряд, до меня долетели брызги воды. Я крикнул: «Тревога!», и тут же дал приказание радисту сообщить в наш штаб о нападении на остров. Артиллеристы быстро заняли свои места у орудий. По огневым точкам разбежались пулеметчики и стрелки. Я быстро поднялся на КП, расположенный на верхней площадке маяка. Зуммер уже гудел – докладывал командир огневого взвода о готовности взвода к бою, и в этот же момент мне доложили измеренное расстояние до кораблей противника, которые подходили ближе к острову и вели прицельный огонь по маяку. Наш сигнальщик держал связь по телефону с командиром огневого взвода и дальномерщиком, я дал установки прицела и скомандовал: «По фашистским захватчикам огонь!» Батарея вторым и третьим орудиями вступила в бой, первое орудие поддержать их не могло, так как в его секторе обстрела к этому времени ни одного корабля противника не было. Корабли фашистов усилили огонь до ураганного, пытаясь подавить нашу батарею: снаряды разрывали камни, и через несколько минут над островом был ливень из их осколков. От взрывов на острове все содрогалось, упали два высоких деревянных столба, поставленных с незапамятных времен, на которых была смонтирована антенна рации. У меня мелькнула мысль: «Успели ли наши радисты передать мое приказание о нападении», и, как впоследствии выяснилось, радисты этого сделать не успели и батарея осталась без связи. Эту функцию выполнил стоящий в дозоре и наблюдавший за происходящим ТЩ-100. Он открытым текстом дал радиограмму в эфир о нападении фашистов на остров Сухо. Армада кораблей противника, ведя стрельбу по острову, придвигалась все ближе, охватывая с северо-запада полукольцом остров. Я насчитал их 29 единиц, а сигнальщик 30. Было ясно, что противник имеет большое преимущество в живой силе и технике (как выяснилось потом, более чем в десять раз). Несмотря на это, два наших орудия вели меткий огонь по кораблям врага. Снаряды достигали цели по мере приближения кораблей к острову, да и туман немного стал рассеиваться, и вообще светлее стало. Видны были взрывы на отдельных кораблях фашистов. Вскоре на одном из первых кораблей вспыхнул пожар. Корабль закружился на месте и потерял управление. Тем временем огонь фашистов не ослабевал, а усиливался, к тому же появились фашистские самолеты в воздухе. Юнкерсы начали бомбить остров: мессершмиты со свистом проносились над маяком, обстреливая нас пулеметным огнем. При такой канонаде на острове не оставалось ни одного квадратного метра, на котором бы не было десяти–пятнадцати осколков от снарядов или камней. Создались поистине, если можно так сказать, адские условия, среди личного состава появились убитые и раненые. Фашисты, видимо, предполагали, что КП батареи находится на маяке. Снаряды стали все чаще попадать по нему. Одним из них разбило стекло иллюминатора корабельного типа. Осколки стекла попали мне в лицо. Особой боли они не причинили, но кровь заливала глаза, что мешало моему наблюдению за ходом артиллерийской дуэли. От попадания снаряда противника возник пожар на дальномерной вышке, а поскольку вышка была целиком из дерева, то огонь быстро распространялся, ликвидировать его было некому, так как дальномерщики были ранены. Корабли противника все ближе продвигались к острову, и это расстояние сократилось до 8–10 метров кабельтовых, а часть кораблей продвинулась к востоку, что дало возможность нашему бездействовавшему первому орудию открыть огонь по зашедшим кораблям в сектор обстрела. Благодаря тому, что корабли противника подошли на близкое расстояние, я приказал орудиям вести огонь прямой наводкой. Это дало возможность командирам орудий самим выбирать цель. Вскоре был подбит второй фашистский корабль. На нем также вспыхнул пожар, и судно потеряло управление. Огонь противника не уменьшался, все больше свирепел. Снаряд, попав в КП, пробил обе металлические стенки и, не разрываясь, ушел дальше. Мое счастье – остался жив, но был контужен. Через некоторое время еще один снаряд попал в маячный фонарь и разбил его, возник пожар, вспыхнул ацетилен. Я приказал личному составу спуститься вниз, так как на КП все загорелось, и сам спустился с маяка. КП перенесли вниз. Слышу, пушки наши отвечать стали реже, хотя тем временем был подбит третий корабль, а со стороны противника огонь не уменьшался. Мне доложили, что потери нашего личного состава из орудийных расчетов убитыми и ранеными – 40–45%. Передо мной стала задача: если и дальше продолжать артдуэль, то через некоторое время могу остаться вообще без личного состава на орудиях. Многие раненые бойцы не покидали поля боя, продолжая самоотверженно сопротивляться врагу, оставаясь в строю. Остров горел, горело все, что могло гореть. Оценив сложившуюся обстановку, я решил прекратить огонь и приготовиться к круговой сухопутной обороне острова. ------------------------------------------- Окончание. Начало в No 4 (126) и No 5 (127) ------------------------------------------- Противник усилил артогонь, под прикрытием которого собирался выбросить десант на остров. Мы готовились к отражению этой атаки. По мере приближения к острову десантных шлюпок и катеров фашисты прекратили артобстрел. Я приказал главному старшине Мартынову с группой бойцов оборонять северо-восточное побережье, а сам остался около второго орудия, зная, что враг полезет в первую очередь к нему. Я организовал группу обороны из личного состава второго орудия, пулеметчиков и стрелков, которые не были ранены, и мы повели винтовочно-автоматный огонь по приближающемуся врагу. Много было перебито фашистов, но все же им удалось проникнуть в мертвое пространство между урезом воды и гребнем острова. Однако подняться на остров в этом районе у них не получилось, так как наш усиленный огонь не давал им такой возможности. Тогда они стали откатываться к третьему орудию, видя, что там нет должного сопротивления. Я был уверен, что отправленный на эту пушку комиссар Миронычев организует там оборону и не допустит высадки врага на берег, но оказалось, что он не счел нужным выполнить мой приказ и, вместо того чтобы пойти к третьему орудию, ушел в землянку первого орудия, которая в течение всего боя являлась самой безопасной и предназначалась для сбора раненых, каких там уже было полно. Выяснив, что противник прорывается к третьему орудию, я взял несколько человек и организовал круговую оборону маячного здания. Только я успел занять место у коридорного окна, как увидел немца с автоматом в руках, который не заметил меня. Расстояние между нами было 30–40 шагов. Я нажал спусковой крючок винтовки. Немец как на ногах не стоял. Подскочил второй – я то же самое проделал и со вторым, а третий и четвертый взялись за убитых, пытаясь их оттащить. Я успел перезарядить винтовку, и эти двое тут же были убиты. Однако силы фашистов накапливались. Мои товарищи тоже стреляли и укладывали врагов, но те, не считаясь с потерями, лезли и лезли на остров. Вскоре меня ранило в живот. Было крайне тяжело, превозмогая боль, переползать от одной огневой точки к другой и при этом давать нужные указания. А самолеты противника все время висели над островом, сбрасывали бомбы и поливали нас пулеметным огнем. Отражать их атаки было нечем – подходящий для этого единственный пулемет М-4 в начале боя оказался выведен из строя, а пулеметчики во главе с командиром отделения были ранены. Время шло, мы дрались, но не знали, что предприняло наше командование. Вскоре над островом появились три советских самолета И-16. И сразу кружившиеся над нами фашистские юнкерсы и мессершмиты исчезли. Это было для нас значительным облегчением. Но самое главное: мы уже больше не чувствовали одиночества. У каждого защитника острова удваивались силы, прибавлялась уверенность в победе, поскольку мы знали, что нам оказывают помощь. Под давлением нашего огня из всего стрелкового оружия (а кое-где доходило и до рукопашной схватки) фашисты начали отходить через третье орудие к своим десантным средствам, оставляя на пути убитых. Помощи со своих кораблей враг больше не получал, а его десантная группа была крепко потрепана. Ряды ее основательно поредели, и наступательный порыв сменился обороной и отступлением. К тому времени и наш гарнизон поредел: убитых и раненых было свыше 50%. Как только десантные средства фашистов тронулись от острова, их корабли снова открыли по нам огонь, прикрывая десант. Тем временем подбитые три корабля противника, потерявшие ход, ветром были выброшены на камни острова, и немцы уже не пытались снять их с мели – лишь хотели переправить личный состав на другие корабли. Пользуясь замешательством противника, мы одиночными выстрелами из второго орудия потопили два катера, занимавшихся эвакуацией личного состава. Противник почти не реагировал на наши действия, а наоборот, прекратил артогонь, да и мы тоже замолчали. Всё это получилось потому, что фашисты почувствовали, что к нам идет помощь. И действительно, на горизонте появилась наша канонерская лодка, вооруженная 76-миллиметровыми орудиями. Я приказал сигнальщику связаться с кораблем, но, к сожалению, все средства связи сгорели. Поскольку к острову подходили катера и шлюпки противника и отходили обратно, то командованию канонерской лодки могло быть неясно, в чьих руках находится остров. Чтобы показать, что остров жив и находится в наших руках, я приказал снова открыть огонь, и в тот же момент канонерская лодка тоже начала стрелять по врагу, – так мы поняли один другого. Корабли противника начали отходить в западном направлении, в тот же момент подоспели несколько самолетов Петлякова и, идя почти на бреющем полете, стали преследовать врага. Фашистские корабли удалялись, мы вели огонь по отступающим, но управлять огнем было сложно. Дело в том, что имевшийся на батарее дальномер был разбит, а площадка, на которой он возвышался, сгорела, и расстояние измерить было нечем. Пришлось управлять огнем с той же площадки, на которой стояли орудия. В силу этих причин и даже без бинокля мы продолжали стрельбу до того момента, пока я видел, куда падают наши снаряды. А когда противник удалился и разрывы снарядов уже были не видны, я приказал прекратить огонь. Посмотрел на часы – было 11.20. Так гарнизон острова сражался с во много раз превосходящими силами противника 4 часа. За это время враг оставил дымящимися и выброшенными на камни три свои наиболее сильных корабля и много убитых на берегу и в воде. Всюду полыхал пожар. Я отправился в землянку, где мне сделали первую перевязку моих многочисленных ран. Вскоре к острову подошел тральщик ТЩ-100. В него погрузили раненых и убитых наших бойцов. На нем в Новую Ладогу отправился и я. Прибыв на место, я кратко доложил командованию обстановку на Сухо и сразу был увезен в госпиталь.